У моих бабушки с дедушкой был друг. Про него ходили какие-то странные истории. Бабушка рассказывала, что однажды, когда-то давно, он с другими людьми был в пустыне, и там было очень мало еды, он почти умер от голода, но всегда делился с другими хлебом. Я недоумевал: почему они не говорят о воде? Я понимаю, хлеб, но ведь в пустыне им должно было воды не хватать? После долгих приставаний мне объяснили, что этот друг был не в пустыне, а в лагере, который назывался Гулаг, и дедушка мой там тоже был, и что я навсегда должен запомнить имена двух доносчиков, которые его туда отправили, но никогда не говорить об этом в школе.
Так началась череда открытий. И не только политических. Я например, был уверен, что мат -- это секретный детский язык. Соседские дети меня ему учили, и предупреждали не говорить при родителях. Я был потрясен, когда на чьей-то свадьбе взрослые напились и начали петь матерные частушки. Оказалось, что взрослые не просто понимают секретный язык детей, но и владеют им в совершенстве. Я плохо понимал оба секретных языка, и совершенно не понимал когда и почему их можно употреблять. С первым все стало понятно довольно быстро: я поставил в "скрэббле" матерное слово, и мама с размаху влепила мне пощечину. Со вторым было сложнее. Через мое детство прошла череда людей, побывавших в той самой странной пустыне под названием "Гулаг". Гнедин (замнаркома иностранных дел, которого пытал лично Берия), Евгения Гинзбург (мать Аксенова, "Крутой Маршрут"), Лев Разгон, Инна Шихеева...
Разговоривая со мной, они пытались, как мне казалось, меня загипнотизировать, внедрить в меня какую-то не мою память, которую я должен был навсегда запомнить, не разбираясь, и не задавая лишних вопросов, но главное, обязательно запомнить как можно точнее, и никогда не забывать, и передать другим, непонятно, как, потому что говорить об этом было нельзя. В отличие от мата, меня эти гипнотические сообщения интересовали очень мало. Гнедин, например, учил меня бросать ножи, и это было куда интереснее, чем Берия, Литвинов, Сталин и пытки.
Но удивительным образом, все это в мне осталось, и никуда не уходит. Осталась невероятная, непроходящая ненависть в КГБ во всех их формах. К стукачеству. К уголовникам, которые продавались власти и отбирали у политических последний хлеб. К советскому государству, которое убивало, ломало, уничтожало, пытало, морило голодом. Эта ненависть не агрессивная, а упрямо-партизанская. "Вы никогда не заставите нас забыть".
Поэтому мне так удивительно смотреть, как Путин (и Милошевич до него) играет на исторической памяти. Как пытается снова сыграть во вторую мировую войну, в которой "они" были жертвами, а "враг" (украинцы, хорваты, прибалты), совершали зверства, за которые их потомки теперь должны ответить. Вы в своем уме, господа чекисты, товарищи уголовники? Вы хотите померяться с нами исторической памятью? Давайте, мы готовы, мы давно готовы, нас с детства готовили все запомнить буквально и однажды повторить. Мы давно выросли, и хорошо выучили секретный взрослый (детский) язык. На которым мы готовы в любом месте, в любое время, вам ответить так, что давно заслуженные вами Нюрнберг и Гаага покажутся вам курортами. Вы думаете мы не видим, как ваши щеки лоснятся хлебом, который вы отобрали у умирающих украинских детей? Что ваши пиджаки -- не от Армани, они содраны вами на пересылке с доходящего от холода и голода Мандельштама? Ваши руки в крови детей и поэтов. Пока мы живем и помним, вам от нее -- никогда не отмыться. Мы -- партизаны, мы будем сидеть тихо, но однажды мы устроим вам такой Майдан... Никакие миллиарды, дворцы и яхты не спасут вас от чужой памяти, когда-то заложенной в нас, глупеньких партизанских детей, вашими недомученными жертвами.
